К утру 4 августа мы вышли на окраину села Кагарлык Киевской области. За неглубокой лощиной на опушке леса сразу же определили линию обороны для каждого подразделения. Стемнело, но жара не спадала. За ночь все окопались, то есть на каждых два человека выкопали окоп в полный профиль и отдохнули. Проснулись - играет солнце, и поют птицы, как будто и войны нет. Но вот со склона горы, где мы вчера устраивали привал, показались мотоциклисты и спустя 10-15 минут скрылись обратно. Это, конечно же, была немецкая разведка. Командир батареи приказал мне выдвинуться вперед и около крестца пшеницы занять наблюдательный пункт, и вести наблюдение за противником. И вот часов в 9 показалась колонна. Немцы не пошли дубовой рощей, а свернули вправо и не маскируясь, стали спускаться в лощину. А лощина - вот она - у меня перед глазами, всего в ста метрах. Но немцев-то не видно и не увидишь, пока они не подползут ближе к нам. Тем временем минометчики уже открыли огонь по нашему переднему краю. Мины рвались повсюду, после небольшого обстрела немцы пошли в атаку. Но с правого фланга наш пулеметчик открыл во фланг немцев сильный огонь. Мы тоже стали стрелять из карабинов. Немцы поняли, что из лощины к нам не подобраться и прекратили атаку. Через 30 минут атаку повторили, но с левого фланга. Опять начали не только минометный, но и артиллерийский огонь. Меня ранило осколком от разорвавшейся мины. Я кричу политруку, что меня ранило, но он приказывает вести огонь. Мне самому перевязать ногу нечем, да и время-то нет. Тут или перевязку делать, или стрелять нужно. Слева усилилась стрельба и крики, я посмотрел назад, а наши уже начали отступать. Вот, видно, меня Бог спас, что я не стал делать перевязку, а побежал догонять своих. На первых порах я как будто и не почувствовал боли в ноге, догнал своих уже в селе, сел на землю и тут мне сделали перевязку.
А на противоположной северо-западной окраине уже строчат немецкие пулеметы, а я уже подняться не смог. Подогнали двуколку, посадили меня и повезли в медсанбат. Выехали на асфальтированную дорогу, идущую вдоль Днепра, в районе деревни Пии. Здесь нас догнала машина с ранеными, идущая с левого фланга и тоже в медсанбат. Меня перенесли в кузов машины, а двуколка вернулась в часть. Машина с ранеными солдатами въехала на паром, который перевез всех раненых на восточный берег Днепра, где располагался медсанбат. Завели историю болезни, сделали перевязку и отправили в армейский ППГ в г.Переяслов. Госпиталь располагался в здании какого-то института. Широкий коридор, огромные окна, полный коридор раненых: кто на носилках, кто на раскладушках, а больше просто на полу. Через три дня легко раненых отправили во фронтовой госпиталь г.Лубны, в том числе и меня. Раненых разгружали прямо на санобработку, после чего - на перевязку. Поместили меня в палату, где лежало человек десять. Большая светлая комната, постели мягкие, белые простыни и пододеяльники, как дома. после всех мытарств положили меня на постель и я сразу уснул - проспал до утра. Проснулся, когда уже начался врачебный обход. У меня поднялась температура, а рана загноилась. Так как немцы ускоренными темпами наступали, то меня опять отправили в тыловой госпиталь.
14 августа 1941 года привезли в Сталинскую область, в госпиталь №100/46, который располагался в бывшем Доме отдыха "Юнком". Тут была вообще шикарная обстановка: чистые светлые палаты, шикарные холлы, кругом парк и озеро. Только бы отдыхать, да и рана стала затягиваться. Но не тут-то было, немцы прут вовсю, им нужен Донбасс. 23 августа 1941 года меня выписали из госпиталя и направили в запасной полк, в прифронтовую полосу. Этот полк тоже спешил на восток впереди отступающих частей. Мы вошли в Мариуполь, который расположен на высоте, откуда видно Азовское море. В городе уже почти никого не было, на улицах разбросаны книги, газеты, разная бумага, поломанные стулья, столы - одним словом хаос после эвакуации. Но в Мариуполе нам делать было нечего, поэтому мы шли и шли дальше в тыл. Хорошо хоть в полку были кони. Нас по очереди сажали на лошадей. Двигались целыми ночами, спали на ходу в седле (если можно это назвать сном).
Из запасного полка направили в 8-й корпусной артполк Р.Г.К. связистом. Полк продвигался на Матвеев Курган для занятия огневых позиций. Орудия были тяжелые - 152 мм пушки на механической тяге. Когда проходили Ростов-на-Дону шёл дождь и тут же замерзал. Плащ-палатки на солдатах превратились в несгибаемые панцири. Так как наш полк входил в состав корпуса Р.Г.К., то его частенько перебрасывали с одного участка на другой. В обороне, на Матвеевом Кургане, Н.П. был рядом с пехотой. Мне приходилось переходить по траншеям (страшно подумать), в которых лежали замерзшие трупы наших солдат.
Зима 1941-1942 г.г. была суровой, валенок не давали, полушубков тоже. Сапоги на одну портянку и шинель без ватника.
Артиллерийские позиции приходилось менять чуть ли не каждый день - известная Харьковская операция. Сугробы по пояс, орудия тяжелые, дальнобойные, мороз до 40 градусов, а ситуация была такая, что войска находились почти в окружении. Обстрел противник вел с двух сторон, днем его авиация не давала покоя, то и дело обрывалась связь, приходилось искать обрывы и связь восстанавливать. Я дежурил на промежуточном пункте. И вот пошел по линии искать обрыв. Нашел и соединил провод, проверил через запасной аппарат - связь восстановлена. Только хотел возвращаться на пункт, увидел впереди человека, который перерезал кабель. Я подключил аппарат - связи опять нет. Немец тянет провод, но я его уже соединил. Он, видимо, подумал, что провод за что-то зацепился, начал его сматывать со своего конца, приближаясь ко мне. Меня он, разумеется, не видит, так как я стоял за деревом. Он, видимо, хотел этот кусок в сто метров смотать, отнести подальше и выбросить, затруднив тем самым мне работу. Ему это не удалось, так как я, подпустив его метров на двадцать, застрелил из карабина.
Направление стрельбы приходилось менять без смены огневых позиций, то есть разворачивали орудия на 180 градусов и били в противоположную сторону. В таких случаях тяжелее всего было связистам. Кабель-то нужно было смотать с одной стороны и проложить в противоположную. И так всю зиму, до 3 марта, когда меня при сильном артобстреле ранило на линии, и затем отправили в медсанбат под Лисичанском. Положили в какую-то баню, где на полу было много соломы и еще больше вшей. Они моментально набрасываются на любого нового человека. На другой день погрузили нас в санитарный поезд и отправили в тыл. Прибыли на ст. Верхний Баскунчак. Бывшая школа имела несколько деревянных корпусов, за школой - большой сад. После санобработки поместили в палату. Хотя там все было чистым, но уже не то, что было в Лубнах и в Орджоникидзе на Украине.
Весна была теплая, скоро зацвел сад, а потом началась жара. Питание и лечение в госпитале было хорошее, отношение медперсонала к раненым было доброжелательным. Все было хорошо, особенно прогулки по саду, где в тени можно было почитать книгу или поболтать с медсестрами. Часто мы вспоминали школьные годы, разбирали литературные произведения, особое внимание уделяли роману Гончарова "Обрыв".
Четыре месяца быстро пролетели и вот меня выписывают и направляют под Астрахань в батальон выздоравливающих, который располагался в бывшем санатории "Тинаки". Здесь, конечно, было очень красиво, ухожено, везде дорожки посыпанные песком, вдоль аллей декоративные деревья и кустарники. Все располагало к отдыху и создавало хорошее настроение. Но это длилось недолго, всего десять дней, в течение которых мне делали грязевые повязки.
После десятидневного лечения опять в запасной полк, откуда тут же направили на трехмесячные артиллерийские курсы младших лейтенантов. Училище находилось на противоположном берегу Волги, в поселке Рахинка - напротив Сталинграда. Вот тут уже не сравнить с госпиталем - питание плохое, занятия по 10 часов, самоподготовка и разная работа на территории училища, да еще жара.
Когда немецкие танковые и моторизованные войска стали быстро приближаться к Сталинграду и стало очевидным, что грядут тяжелые, кровопролитные и затяжные бои по обороне города и особенно после 23 августа 1942 года, когда город был разрушен немецкой авиацией, то училище вынуждены были передислоцировать. Курсанты, разумеется, не знали, куда нас перебросят. Шли пешим строем по лесным дорогам километров 150, занятия проводились на привалах. В основном изучали главные дисциплины: артиллерийская подготовка, топография, разведка, связь, тактика. На другие предметы просто не хватало времени. Я лично был недоволен, что меня направили на эти курсы, да еще с большим опозданием, так как все время приходилось заниматься больше других и догонять программу.
Только весенняя, вернее, летняя природа создавала хорошее настроение и располагала к размышлению.
Вот, наконец-то, мы прибыли в поселок Красный Яр под Астраханью (опять Астрахань!). Расположились в двухэтажной кирпичной школе. Это были и учебные классы, и казарма. Прозанимались мы немного. 29 сентября 1942 года приняли у нас зачеты. В фойе нижнего этажа выдали новое обмундирование с петлицами младшего лейтенанта. С этого дня я стал офицером Советской Армии (тогда командир Красной Армии).
Конечно, о выпускном вечере никто и не мечтал, не до этого было. На другой день посадили нас в пригородный поезд Астрахань-Сталинград и с предписанием мы поехали на Сталинградский фронт. Штаб Армии располагался на хуторе Ямы. Проехали полпути и по команде "Воздушная тревога!" мы все покинули вагоны и пошли пешком по полевой дороге, а поезд двигался за нами. К вечеру мы прибыли на ст. Верхний Баскунчак, то есть туда, где я лечился в госпитале.
Станция и корпуса госпиталя были разрушены немецкими бомбардировщиками. Я спросил сопровождающего нас офицера: долго ли будет стоять поезд, и успею ли я разыскать кого-нибудь из госпиталя. Он ответил: "Вполне успеете". Но поиски мои были тщетны - я никого не нашел. Походил по улицам и в одном из дворов увидел белье на веревках. Спросил женщину о госпитале, о его работниках и раненых. Она ответила, что госпиталь, слава Богу, эвакуировали до бомбежки в степь - в землянки. Вот такая у меня произошла "встреча" со знакомой девушкой. До рассвета 1 октября мы прибыли на конечную станцию. Порожний поезд отправили обратно, а нас всех по своим частям. Мы с младшим лейтенантом Миколайчук пошли разыскивать свой штаб. Походили по арбузным полям, поговорили с женщинами, которые там работали, они, конечно, угостили нас арбузом, и отправились в штаб. Нас тут же приняли, оформили и направили меня в 384-й артполк 193-й стрелковой дивизии на батарею командиром взвода. Артполк или, вернее сказать, что осталось от полка после ожесточенных боев в Сталинграде, находился на левом берегу Волги во втором эшелоне в ожидании пополнения техникой и людьми.
Так как войска готовились к крупному контрнаступлению, то и наш артполк не проявлял активных действий - велась разведка. Познакомился я с разведчиком Сашей Кривиным. Молодой, общительный, симпатичный парень. Все пел свою любимую песню "Ночь над Белградом тихая". Он погиб, будучи на Н.П. В этом аду человеческой трагедии погиб не один десяток тысяч человек. Только 23 августа 1942 года, когда был нанесен мощный, массированный авиационный налет на Сталинград, погибло 40 тысяч человек гражданского населения. Гитлер хотел запугать русский народ, но мы выстояли и победили.
После капитуляции 6-й немецкой армии во главе с фельдмаршалом Паулюсом и его штабом, на берегах Волги воцарилась такая тишина, что стало чего-то не хватать.
Войска стали приводить себя в порядок - мыться в бане, проходить санобработку. На другой день мы погрузились в эшелон для отправки на отдых и пополнение людьми и техникой. В товарных вагонах топились чугунки, раскалившиеся докрасна. Солдаты раздевались догола, снимали нижнее белье и по очереди жгли вшей о печку, только треск шел.
Приехали мы в село Черновку Вольского района Саратовской области. На другой же день зашел к нам на офицерскую квартиру врач полковой санчасти проверить, как мы устроились. При осмотре он у меня обнаружил желтуху и отправил в госпиталь, в г.Вольск. Пока я там лечился, закончился период переформирования и опять на фронт под Курск. Так закончился мой отдых.
|
Военное детство и юность. СОДЕРЖАНИЕ