В годы отечественной войны наша семья жила в с. Карабаново Александровского района, это в 100 км от Москвы. Жили мы в 3-х этажном кирпичном доме с печным отоплением и водой из колодца, стоявшего во дворе. Наш дом находился почти рядом с железнодорожным вокзалом, а всего в 10 км находился город Александров – крупный железнодорожный узел. Поэтому мы часто видели эшелоны с крытой брезентом техникой, военными, ранеными, проходящие мимо дома армейские колонны.
Мой отец, Шамшин Иван Федорович, на войну был призван рано. Его боевой путь артиллериста проходил через финскую и Отечественную войны. Он награжден многими боевыми орденами, в том числе Красного знамени, Великой отечественной войны I и II степени, орденом Александра Невского, и др. А тогда, в детстве, я запомнила его (больше по фотографии) - красивым, высоким, в командирской гимнастерке и с планшетом на боку.
Однажды, впереди одной проходящей у дома колонны, я увидела «своего папу», и с криком «папочка, мой папочка» побежала вдоль колонны. Командир взял меня на руки, поцеловал, а я его обняла и всё твердила «папочка». Так и нёс он меня на руках впереди всей колонны мимо дома. Кто-то из солдат передал ему набор детских кукольных тарелочек. Он поцеловал меня, поставил с подарком на землю. Радости моей, что увидела папу, не было предела. Я не понимала тогда, что обозналась, я была горда собой, что встретила и проводила «папу». А он ни словом не обмолвился, что я ошиблась. Какая великая душа была у тех людей!
Над нашим домом часто пролетали груженые бомбами немецкие самолеты бомбить Александров. Во дворе дома стоял столб, на нем закреплен отрезок рельса, и дежурный ударами по нему извещал всех о налете. Недалеко от дома за колодцем был вырыт большой окоп, в котором жители прятались от бомбежек, однако сбросив бомбы, самолеты, иногда так низко пролетали, что мы видели лица пилотов, они стреляли очередью вдоль окопа. Мы очень боялись их и в окопе копали себе боковые норки, чтобы лучше спрятаться.
Дети с третьего этажа дома не всегда успевали добежать до окопа, кричали и плакали от испуга. Кто-то из взрослых, желая нас успокоить, пошутил, что если не успеваешь добежать и спрятаться, то ложись на землю, или сними штаны и покажи немцу попу. Эта хулиганская шутка стала нашим «спасением». Детвора быстро «вооружилась» советом, и наш страх и слезы превратились в детское противостояние и презрение Гитлеру. Эта шутка спасла нас от нервного напряжения.
Наша мама работала инженером на ткацкой фабрике, работала много, а я со старшей на 2 года сестренкой были в круглосуточном детском садике. В выходной день мама сажала меня в детскую коляску с плетеным из прутьев верхом, брала топор, и мы ехали в ближайший лесок, где она обрубала края пеньков, а я собирала их и шишки для самовара. Это были дрова для нашей печки. В доме было холодно, спали все в одной кровати.
Однажды на прогулке в детском саду моя сестренка потеряла сознание. Оказалось, она заболела малярией. Потом долго к нам домой приходила «тетя» и заставляла ее глотать горькие таблетки. Иногда матери уходили по деревням менять вещи и одежду на муку и картошку. Когда они возвращались домой, был праздник: в самоваре варили по целой картошине каждой и пили вкуснейший «картофельный» чай.
Всю осень до снега и весной мы, ребятишки, ходили по полям в поисках мельчайших картошечек. Иногда мама делала лепешечки из картофельных шкурок, жмыха, и углей. Летом стало легче, мы собирали лебеду, крапиву, «столбики» полевого хвоща, молодые побеги елок и сосны, дудки, жевали вар, который находили около госпиталя, ходили за ягодами и грибами.
За грибами мы ходили гурьбой мимо лагеря военнопленных немцев. Когда мы впервые увидели колонну пленных немцев, нашей ненависти не было предела: мы махали кулаками, кричали, обзывали их разным словами, бросали землей и камнями, но взрослые хорошо их оберегали – нас отгоняли и призывали к порядку. Детская душа отходчива, жалость и любопытство быстро взяли верх. Когда из леса мы возвращались мимо лагеря военнопленных, они всегда просили есть, мы кормили их через щели в заборе сыроежками. Мы удивлялись, что они их глотали прямо сырыми.
Когда сестренка пошла в школу, у нас случилась беда. Однажды прибежали ребята и сказали, что она ослепла и не может дойти до дома. Я тогда очень испугалась. Это была, как говорят, «куриная слепота», когда от голодания и авитаминоза человек теряет в сумерках зрение.
Еще с одной напастью приходилось постоянно бороться – вшами. Ежедневно частым гребнем вычесывали головы, головы ежедневно осматривали и санитарные тройки в школе, и санитары по дому. Головы обрабатывали и дустом, и керосином, и уксусом, и полынью, в морозные дни для дезинфекции одежду выносили на улицу, весь двор дома пестрел от расстеленных на снегу одежды и одеял.
И ничего не пропадало! А еще я с большой теплотой вспоминаю доброту и внимание людей к нам, детям. В нашем подъезде жила старенькая женщина. Когда она видела нас на улице мокрыми от снега или от дождя, замерзшими, она заводила нас к себе домой, сушила нашу одежду и обувь у печки, поила нас горячим чаем, ведь с работы наши матери приходили поздно.
В нашем доме жил после тяжелого ранения в ногу боец. Он летом часто усаживал нас, детвору, во дворе и читал сказки, много рассказывал и чинил нашу допотопную обувь, у кого она была. Летом мы, в основном, бегали босиком или в тапках, связанных из отходов ниток. Одежда у большинства детей тоже была неважная, нам мама мастерила ее сама, перешивая свои и папины вещи.
Я часто думаю: как же тяжело пришлось нашим матерям в годы войны! Работа до изнеможения, дети, голод, нищета, ожидание вестей с фронта и тревога за близких, карточки на хлеб, дефицит мыла, отсутствие лекарств и т.д. А ведь нашей маме в то время было всего-то 30 лет! А она осталась в войну одна с тремя малолетними детьми на руках! Самая младшенькая из нас умерла в круглосуточных яслях от инфекции.
За свой труд мама была награждена медалями. Папа вернулся с войны весь в орденах и с пулей в легком, которую ему не решались удалять до конца его жизни.
|
Военное детство и юность. СОДЕРЖАНИЕ